«Мир без войны. Матери без слез. Дети без оружия»

Э.Д. Гетманский

«Мир без войны. Матери без слез. Дети без оружия»

Дети войны — особое поколение. Оно пришлось на годы великих испытаний Отечества. Детские мечты в один день разрушила война. Мальчишки и девчонки навсегда стали взрослыми, и обратной дороги в детство им уже никогда не найти… Много детских судеб исковерканных войной. «Дети и война — нет более ужасного сближения противоположных вещей на свете» писал Александр Твардовский. Дети, наравне со взрослыми, сражались за освобождение Родины от фашистских захватчиков. Детям довелось пережить все ужасы войны.

Золотарёв Михаил Геннадиевич (род. 1931) — единственный в мире юнга подводного флота в период Второй мировой войны, член экипажа Краснознамённой подводной лодки «С-13» под командованием капитана 3-го ранга Александра Ивановича Маринеско. Родился в Ленинграде в 1931 году. Отец был начальником цеха швейной фабрики имени Володарского в Ленинграде. Война застала десятилетнего школьника ленинградца Мишу Золотарева, приехавшего на летние каникулы к родным матери, в Белоруссии, в районе Веденевичей у старой советско-польской границы. Двоюродные братья успели отправить его на восток в эшелоне с ранеными, а спустя короткое время там уже были нацисты. Отец ушёл на фронт, стал бойцом армии народного ополчения, сражался под Невской Дубровкой. 8 сентября началась блокада. Вместе с матерью Михаил ходил на строительство оборонительных рубежей под Пулковом, а по ночам во время бомбежек, тушил «зажигалки» на крыше. За участие в строительстве родная школа представила его к медали «За оборону Ленинграда», зато спустя 45 лет после войны советскими бюрократами ему было отказано в выдаче удостоверения блокадника, по причине того, что он не работал на оборонных предприятиях города. В первую блокадную зиму 1941 года умерла от голода мать. Конечно, он мог, пойти в жилконтору, в детский приемник, и братьев вывезли бы на Большую землю, как вывозили многие тысячи детей. Но Миша никуда не пошел, он помнил слова матери, которая, даже будучи безнадежно больной, не раз повторяла — «Из Ленинграда никуда не поедем. Здесь дом наш, и, если придется умереть, мы умрем как ленинградцы».

Своего трёхлетнего брата Алика Миша отвел в завком фабрики, где до войны работал отец, чтобы того определили в детский сад и спасли от голодной смерти. Алик пробыл в фабричном садике-интернате до конца блокады, пока не приехал за ним его отец. В опустевшей квартире Золотаревых на улице Якубовича поселились моряки-балтийцы, естественно, Миша привязался к ним, а они, заботясь о нем, должно быть, вспоминали свои семьи. Через несколько месяцев, чтобы не бросать мальчика одного в такой беде, балтийцы взяли Мишу с собой на корабль. Так Миша очутился среди моряков-катерников. Его одели в настоящую матросскую форму, поставили на довольствие, и стал Миша Золотарев юнгой. В дивизионе торпедных катеров — «морских охотников» он овладел военно-морской специальностью сигнальщика. Юнге Михаилу Золотареву доводилось не раз рисковать жизнью, участвуя в разведке, прикрытии морского десанта на финскую территорию, в боях с немецкими подводными лодками помогать сбрасывать глубинные бомбы — это была его месть нацистам за погибшую мать, за родных, погибших в огне Катастрофы. Осенью 1944 года в финском порту Турку, где находилась ремонтная база катерников, юнга Миша Золотарев познакомился с командиром подводной лодки «С-13» капитаном Александром Ивановичем Маринеско и попросился воспитанником, юнгой в экипаж. На вопрос А.И.Маринеско, что он умеет делать, юнга, ответил: «Сигналить умею». Пройдет много лет, и этот диалог юнги Золотарева с будущим командиром войдет в документальную повесть известного советского писателя-мариниста Александра Крона (настоящая фамилия Крейн) о Маринеско «Капитан дальнего плавания». В планах была повесть о юнге, но смерть писателя помешала его планам осуществиться.

Командир лодки капитан А.И.Маринеско распорядился приписать юнгу к боевой части штурмана. Тогда Миша жил полнокровной жизнью экипажа, принимал участие в ремонтных работах после возвращения подлодки из походов, но в плаванье его не брали, так как брать юнг было запрещено. 30 января 1945 года С-13 атаковала и отправила на дно лайнер «Вильгельм Густлофф» (25484 брт), на котором находилось 10582 человека — 918 курсантов младших групп 2-го учебного дивизиона подводных лодок, 173 члена экипажа судна, 373 женщины из состава вспомогательного морского корпуса, 162 тяжелораненых военнослужащих и 8956 беженцев, в основном стариков, женщин и детей. Погибших немецких подводников хватило бы для укомплектования 70 подводных лодок среднего тоннажа. Впоследствии советская печать потопление «Вильгельма Густлоффа» назвала «атакой века», а Маринеско — «подводником № 1». 10 февраля 1945 года последовала новая победа — на подходе к Данцигской (Гданьской) бухте С-13 потопила санитарный транспорт «Штойбен» (14660 брт), на борту которого находились 2680 раненых военнослужащих, 100 солдат, около 900 беженцев, 270 человек военного медперсонала и 285 членов экипажа судна. Из них спаслось 659 человек, из которых раненые составляли около 350. Юнга Михаил Золотарев в этом походе не участвовал. Он в это время находился на базе в Турку. Тем не менее, когда лодка вернулась, экипаж собрал для мальчика 13 тысяч рублей (по тем временам большую сумму) «на бытовые нужды» (за потопление фашистских кораблей выплачивались большие деньги). В своих победах подводники увидели и его скромный вклад в общее дело. А.И.Маринеско заботился о юнге став примером для Михаила Геннадиевича на всю жизнь.

20 апреля 1945 года «С-13» (в этот день родился фюрер, объявивший А.И.Маринеско своим «личным врагом») вышла в свой последний дальний поход с задачей топить немецкие транспорты с бегущими немецкими войсками. Этот поход был назван экипажем самым трудным. Несмотря на запрет командира идти в поход с экипажем, Миша спрятался в гальюне подлодки и был обнаружен экипажем уже в открытом море. Михаил Золотарёв вспоминал: «Александр Иванович сперва очень рассердился, а потом простил — за отчаянность. Он «отчаянных» любил. Адмирал тоже не возражал. В походе Александр Иванович относился ко мне с трогательной заботой. Давал поглядеть в перископ, разрешал даже подняться на мостик. В боевом походе на мостике не должно быть лишних людей». В походе юнга нес службу наравне со всем экипажем — работал на камбузе, обеспечивая пищей экипаж, стоял вахту — вначале на «подхвате», затем самостоятельно на рулях как рулевой-сигнальщик, а после отсыпался в торпедном отсеке в обнимку с торпедами. В одну из ночей в районе Бронхольма лодка подверглась бомбардировке с воздуха. Михаил вспоминал: «Ощущение не из приятных, но ни одна жила не дрогнула». В свободное от вахты время штурман «С-13» Николай Редкобородов занимался с ним русским языком и математикой. Юнга вспоминал: «Глядя на командира и дружный экипаж корабля, я не испытывал страха, хотя поход был тяжелый, много раз я слышал скрежет минрепа (минреп стальной, пеньковый или капроновый трос или цепь для крепления якорной морской мины к якорю и удержания её на определённом расстоянии от поверхности воды — Э. Г.), скользившего по корпусу лодки, знал, что вражеские подлодки стреляли в нас торпедами. В моменты смертельной опасности все видели хладнокровие и железную выдержку Александра Ивановича, а в более спокойное время — его человечность и внимание к людям. Александр Иванович остался для меня примером на всю жизнь, и если я не свихнулся и, несмотря на многие препятствия, чего-то достиг, то этим я больше всего обязан Александру Ивановичу, научившему меня не отступать перед трудностями».

Таким на десятилетия запечатлелся в памяти четырнадцатилетнего юнги командир «С-13» Александр Иванович Маринеско. Последний поход подлодки «С-13» продолжался около пятидесяти суток, и даже после того, как отгремели победные салюты. Дело в том, что фашисты капитулировали далеко еще не все, Балтийское море кишело несдавшимися подводными лодками гитлеровцев. И все это время, в течение которого лодка выполняла боевое задание, Миша Золотарев делил с моряками опасности и трудности похода. Возвратились из похода 23 мая, после Победы. За участие в нем командир Маринеско представил юнгу к награде — медали Нахимова, о чем свидетельствует наградной лист в Гатчинском Центральном Военно-морском архиве от 26 мая 1945 года. То был уже не мальчик, а боец. 25 мая 1945 года юнге исполнилось 14 лет. А потом была трехлетняя служба на флоте, работа в Норильске, в Монголии. 24 ноября 1963 года Михаил Золотарев с боевыми товарищами вновь встретился со своим умирающим от тяжелой болезни командиром. Александр Иванович Маринеско узнал юнгу, но не мог говорить — у него была опухоль горла — и написал — «Я давно искал тебя, Миша». 25 ноября 1963 года командир Краснознамённой подводной лодки С-13 Краснознамённой бригады подводных лодок Краснознамённого Балтийского флота, капитан 3-го ранга Александр Иванович Маринеско умер в Ленинграде, похоронен на Богословском кладбище.

Когда Михаил Золотарёв работал в Норильске, его разыскали ученики 189-й школы Ленинграда, где под руководством педагога Елены Ждан был создан школьный музей «Боевые действия подводных лодок типа «С» на Балтике» имени А.И.Маринеско, ставший впоследствии базой для создания Музея подводных сил России на Кондратьевском проспекте в Санкт-Петербурге. В конце 1980-х годов Михаил Золотарев вместе со своими боевыми товарищами, а также членами совета школьного музея принял активное участие в борьбе за присвоение Маринеско посмертно звания Героя Советского Союза, на которую поднялись широкие слои общественности. Звание Героя Советского Союза Александру Ивановичу Маринеско было присвоено посмертно 5 мая 1990 года, после реабилитации, инициированной газетой «Известия». В 1990 году бывший юнга решил репатриироваться с семьей в Израиль, где «мастер на все руки» нашел работу на заводе «Тева». Ныне живёт в израильском посёлке Цур-Игаль. В архиве бережно хранится фотография, сделанная на встрече ветеранов в 1994 году с прибывшими в Израиль Анатолием Собчаком и будущим президентом России Владимиром Путиным. В 1995 году Михаил Геннадиевич Золотарёв прибыл в Санкт-Петербург для участия в юбилейных мероприятиях, посвященных «Атаке века», по приглашению руководителя школьного музея Елены Ждан и секретаря музея Юрия Морозова. Поездку бывшему юнге оплатила израильская авиакомпания «Эль-Аль». Михаил Золотарев является соавтором изданного в Израиле документального сборника «Еврейские дети в борьбе с нацизмом». Михаилу Золотареву уже немало лет, но он навсегда останется самым молодым подводником — участником Второй мировой войны. Журналист Анатолий Ежелев дал точную характеристику юнге Мише Золотарёву — «Миша Золотарев — мальчик, который не сомневался, что воевать должны даже четырнадцатилетние мужчины».

 

withoutwar1

 

Пинкензон Абрам Владимирович (Муся) (1930-1942)  — юный скрипач, расстрелянный немцами. Родился 5 декабря 1930 года в молдавском городе Бельцы, который на тот момент принадлежал Румынии. В 1940 году Бессарабия, а вместе с ней и город Бельцы, вошла в состав СССР. Его отец Владимир Борисович Пинкензон был врачом, а мать Феня Моисеевна — домохозяйкой. Абрам (в семье его звали Мусей) был из семьи потомственных врачей, его предок, один из основателей медицинской династии Пинкензонов, был самым первым врачом Бельцкой земской больницы с момента её создания — ещё в 1882 году. К доктору В.Б.Пинкензону в Бельцах относились с большим уважением. С детства Муся учился играть на скрипке, и когда ему было пять лет, местная газета уже писала о нём как о скрипаче-вундеркинде. Кто его знает, какая стезя ждала Мусю — может, стал бы он врачом, как отец, или прославился, как скрипач. Однако война решила иначе. С началом войны отец Муси, сугубо мирный врач Владимир Пинкензон, получил направление в военный госпиталь, находившийся глубоко в тылу. Вряд ли Пинкензонам хотелось покидать родные места, но иллюзий питать не приходилось — наступающие гитлеровцы не щадили евреев. Так 11-летний Муся оказался на Кубани, в станице Усть-Лабинской, где его отец лечил раненых советских солдат, а сам скрипач играл для выздоравливающих бойцов. Летом 1942 года станицу Усть-Лабинскую заняли немецкие войска, притом настолько стремительно, что госпиталь не успели эвакуировать.

Вскоре семью Пинкензонов арестовали. Семья Муси эвакуировалась в станицу Усть-Лабинскую, Краснодарского края, из Молдавии, однако гитлеровцы настигли их и здесь. В числе других приговоренных к смерти евреев их вывели на берег Кубани, куда согнали жителей со всей станицы. Солдаты расставили приговорённых вдоль железной ограды перед глубоким рвом. Владимир Пинкензон попытался обратиться к немецкому офицеру, чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили бросившуюся к мужу маму Муси, Феню Моисеевну. Он остался совсем один, 11-летний мальчик, окружённый истинными арийцами, считающими его «недочеловеком». А за рядами немецких солдат стояли жители Усть-Лабинской, смотрящие на происходящее со страхом и отчаянием. Они ничем не могли помочь Мусе. Внезапно сам Муся обратился к немецкому офицеру: «Господин офицер, разрешите мне перед смертью сыграть на скрипке». Офицер рассмеялся и разрешил. Очевидно, он подумал, что стоящий перед ним маленький еврей пытается ему угодить и таким образом вымолить себе жизнь. Через мгновение над Усть-Лабинской зазвучала музыка. Несколько секунд ни немцы, ни жители станицы не могли понять, что играет Муся. Вернее, они понимали, но не могли поверить в реальность происходящего.

11-летний Муся Пинкензон, стоя перед гитлеровцами, играл «Интернационал» — гимн коммунистов, который в тот момент был гимном Советского Союза. И вдруг кто-то в толпе сначала неуверенно, а затем громче подхватил песню. Затем ещё один человек, ещё… Опомнившийся немецкий офицер заорал: «Свинья, немедленно прекрати». Зазвучали выстрелы. Первая пуля ранила Мусю, но он попытался продолжить играть. Новые залпы оборвали жизнь скрипача. Гитлеровцы в бешенстве разгоняли толпу. Акция устрашения превратилась в акцию их унижения. 11-летний мальчик, стоя перед лицом смерти, проявил такую силу духа, против которой оказалась бессильна вся мощь нацистского оружия. В этот день люди в Усть-Лабинской снова поверили в Победу. Эту веру им вернул маленький еврейский скрипач. Его борьба с фашизмом длилась всего несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество. 11-летний скрипач вошёл в историю войны, не убив ни одного врага. Писатель С.Н.Ицкович написал о Мусе Пинкензоне книгу «Расстрелянная скрипка». Режиссёр Б.Степанцев по мотивам подвига Муси Пинкензона поставил мультфильм «Скрипка пионера» (1971) Бывший переулок Пушкина в Бельцах с 2007 года носит его имя, где на недавно построенном общинном доме «Хэсэд Яаков» была вывешена мемориальная доска. В переулке на улице Руставели (Тбилиси, Грузия) около 34-го дома находится памятник ему. Имя Муси Пинкензона носила пионерская дружина школы № 1 города Усть-Лабинска.

 

withoutwar2

 

Привлер Макс Давидович (род. 1931) — узник гетто, партизан, разведчик. Родился в 1931 году селе Яремча-Микуличин Станиславской (ныне Ивано-Франковской) области в еврейской семье мельника. С малых лет мальчика окружали люди самых разных национальностей. Это позволило ему уже в раннем детстве освоить не только идиш и украинский, но еще польский, чешский и немецкий. Нацисты уже 24 июня 1941 года вошли в родное село Макса. Но не убили Привлеров только потому, что его отец Давид был специалистом, он один мог разобраться в делах на бывшем когда-то собственностью их семьи Делятинском лесозаводе. Но это долго не могло продолжаться, пришел час Давида Привлера. Схватили его, а сынишка вцепился в полицая. Так отца и сына вместе и расстреливали… Отец шепнул ему: «Ты останешься жив, Максик. Расскажи всем!» — и прикрыл его своим телом. Пробившую отца пулю остановило ребро Макса. Макс скатился в яму, он видел и чувствовал ее вместе с запахом сырой земли братской могилы, когда лежал в ней подле мертвого тела своего отца. «Я ощущаю свое тело, шевелятся пальцы на руках и ногах. Неужели отец успел столкнуть меня в яму живым? Я был завален снегом, глиной, с краю прикрыт телом отца… пополз, превозмогая боль, оставив отца в этой ужасной яме…» — пишет Макс Привлер в своей повести «Расстрелянный трижды». Было это 19 марта 1942 года. Так в одиннадцать лет он уже знал, что такое смерть. Ночью Макс выбрался из едва засыпанной могилы, пришел к другу, но дед друга вышвырнул его пинками. Макса приютила семья Нимчуков, трех членов которой расстреляли вместе с Давидом Привлером. Прожил Макс у них недолго, сосед заметил, что кому-то носят еду на сеновал, и пригрозил пойти в полицию. Мальчик вернулся в город и стал свидетелем казни через повешение своей мамы Мальци. Он видел повешенную маму, на его глазах убили младших сестру и брата.

Макс вспоминал: «Пробрался сквозь толпу. И вдруг узнал маму. Она висела возле магазина зеркал. В витрине были выставлены зеркала, и в каждом я видел маму. Десятки повешенных раскачивались вправо и влево. Мама склонила голову набок, как бы отыскивая в толпе меня». Вместе с сединой, припудрившей виски мальчишки, пришло решение — отомстить! Не только за своих близких. За свой народ, который уничтожали на его глазах. Три раза смерть являлась забрать его на тот свет, но каждый раз уходила ни с чем. Удача была на стороне Макса. В толпе его узнал некто дядя Костя, он закрыл ему глаза ладонью и горячо зашептал — «Беги, Максик, беги, малыш». Но куда было бежать круглому сироте, он и убежал в Станиславское гетто. Там, встретив сестру Гизялэ, узнал, что маму повесили за то, что оттолкнула пристававшего к ней полицая, он упал и, ударившись о камень мостовой, умер. В гетто до осени прятались брат и сестра от облав на чердаке старой мыловарни. В гетто он снова попал под расстрел — и снова выжил. Спасла его Евдоха Боюк, жительница села Серафимицы, ставшая впоследствии Праведницей мира [Праведники народов мира — почётное звание, присваиваемое Израильским институтом катастрофы и героизма национального мемориала Катастрофы (Холокоста) и Героизма «Яд ва-Шем», с выдачей почётного сертификата (диплома) и именной медали]. И от Е.Боюк пришлось уйти, потому, что и у неё были соседи. Макс Давидович вспоминал: «Я нанялся пастухом. Притворяться сиротой мне не нужно было. Вот только не удалось скрыть, что еврей. Буквально через несколько дней хозяин услышал, как я во сне говорил на идише. Но и я услышал, как он сказал, что поедет доносить. В общем, ушел в лес, а там столкнулся с партизанами. Это был отряд евреев, сбежавших из гетто.

Этот отряд не признавали «обкомовцы», он не получал никакой поддержки — ни вооружения, ни обмундирования, ни питания. Отряд скитался по лесу, ища возможности объединиться с «легальным» отрядом, который не откажется принять в свои ряды «жидов». Все были голодны и обморожены, ежедневно кто-то умирал. Когда мы влились в Винницкий отряд, я уже тоже был болен — простуда, обморожение ног, я уже не мог двигаться. И, конечно, могу умереть… Но тут опять повезло — прилетел самолет за раненым командиром, и летчик споткнулся о мои носилки. Спросил: «Это кто?». Ему ответили: «Та так, жидок подыхает». Летчик взял с собой в Подмосковье. Там, едва подлечив в военном госпитале, вытолкнули в обычную больницу, оттуда по дороге в приют встретил неизвестно каким образом попавшего в Москву бывшего милицейского начальника Станиславской области Низмайлова. Макс однажды видел, как он пирует с отцом. Полковник Низмайлов узнал его, выслушав горестную повесть мальчика, он отвел его к себе домой. Жена полковника Дарья Ивановна хотела его усыновить. Но вместо этого Низмайлов устроил мальчика в особую разведшколу. Туда брали только круглых сирот. Их учили рекогносцировке на местности, опознавательным знакам, учили стрелять, бросать гранаты, обучали приемам единоборства, актерскому мастерству и, конечно, языкам. Макса учить языкам не нужно было, он знал ещё с детства шесть языков, правда, русский знал плохо. После окончания разведшколы Макса направили в 211-ю Черниговскую гвардейскую стрелковую дивизию 38 армии. Случилось это 10 марта 1943 года, рядовому Максу (Меиру) Привлеру было 12 лет. Он был не «сыном полка», которые не воевали, а были игрушкой, наряженной в гимнастёрку, а разведчиком, подготовленному к работе за линией фронта. Как говорит позже сам Макс Давидович, вскоре он стал ушами и глазами армии. А если надо, и руками. Разведчики стрелковому оружию предпочитают бесшумное, холодное — штык, кастет или финку. Об этом оружии вспоминал Макс Привлер по прошествии лет: «Точили финки с помощью специальных брусков из мрамора.

Их остроту любил проверять Нигматуллин. Он вырывал волос, приставлял его к финке и дул на него. Волос должен был перерезаться». Во всех операциях Макс значился под именем «Юрко Яремчук». Юрко под видом бродяжки или пастуха проникал во вражеские тылы и с оперативной информацией возвращался обратно. Сведения, которые он добывал о немецких частях, были бесценны. Каждое «путешествие» по тылам противника было словно хождение по лезвию бритвы. Однако молодость, смекалка, находчивость позволили ему выходить благополучно из самых невероятных ситуаций. Очередное задание уже в сорок пятом было получено от командующего армией А.А.Гречко. Нужно было наладить связь с чешским генералом Людвигом Свободой. 12-летний сержант М.Привлер и семь таких же пацанов, под его началом (некоторые были старше своего командира, как Алёша Злобин, ставший впоследствии генерал-лейтенантом) переходили за линию фронта, разбредались кто куда, потом собирались с донесениями. Здорово поработали они при взятии Дуклинского перевала, всех наградили, а Макса даже орденом Красной Звезды. Эти мальчишки-разведчики участвовали в спасении заминированного Кракова, где самыми важными объектами были мосты. И только вездесущие мальчишки могли разведать, что на этих мостах и вокруг них творится, сколько там людей, техники, где замечена взрывчатка… И еще один орден засиял на груди Макса — теперь уже орден солдатской Славы. Потом была Моравия, а самой последней — Злата Прага. Война для юного разведчика закончилась 8 мая 1945 года, когда он был контужен разрывом снаряда. Осколок попал в голову.

Он остался в живых чудом — две школьницы-чешки нашли его и отнесли в ближайшую часть. Кого спасли, они узнали много лет спустя, когда им всем троим, удалось встретиться уже в своей взрослой, мирной жизни. Впрочем, тогда никто не знал, кто этот полуживой подросток. Ведь документов при нем не было. О том, что его сочли погибшим, Макс Привлер узнал только через несколько десятилетий, когда в одном из музеев Днепропетровска увидел свой портрет в черной рамке с надписью: «Юный разведчик Юрко Яремчук. Погиб 8 мая 1945 года, возвращаясь с очередного задания». После последнего ранения Макс очнулся только в августе 1945 года, слепой и глухой, ему всего было всего 14 лет. За годы войны юный разведчик Макс Привлер был награждён солдатским орденом Славы, орденами Отечественной войны и Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги», и чешскими наградами — «За штурм Дуклинского перевала», «За братство по оружию», «За взятие Кракова» — такое не каждому взрослому удалось. На войне он имел свое место, а теперь, в мире, им защищенном, это место нужно было отвоевывать снова. Приняли его в Харьковский детский приют для слепых. Но и будучи слепым и глухим, оставался Макс разведчиком. Мирная жизнь была продолжением войны — войны за выживание: его подстерегали испытания в детдоме, неприятие, недоверие, насмешки, проявления антисемитизма. Макс вспоминал: «В детском доме, где я, в конце концов, оказался, как-то к стенке припер местный «авторитет»: «Слушай! Ты, говорят, был разведчиком. Этого не может быть. Ты жид, а ведь жидов немцы убивали. Не строй из себя героя и иди убирай туалет».

Возможно, «авторитет» что-то еще хотел сказать, но не успел. С разведчиками так разговаривать нельзя. Он этого не учел и от мощного, молниеносного удара отлетел в сторону. Больше хамить мне в детдоме никто не решался». Макс разыскал почтовое отделение и убедил телеграфистку, что должен дать телеграмму Верховному главнокомандующему. Кто прочел эту телеграмму — неизвестно, но через три дня забрал мальчика городской комендант и отвез в Одессу, в институт Филатова.  Там удалили осколок, вернули слух и зрение (хотя до конца оно еще много лет восстанавливалось) и направили учиться в электротехникум в Харькове (хотя было у него всего начальное образование). Техникум окончил в 18 лет, и направили его в днепропетровский трест «Электромонтаж», в 19 лет под его началом было 70 рабочих. Всю его бригаду бросили на монтаж трофейного прокатного стана в Магнитогорске. Потом он попал под Челябинск, в закрытый городок. Но здоровье не позволяло ему работать в радиационной обстановке. Он вернулся обратно в Днепропетровск. 14 лет трудился главным энергетиком на кожзаводе, потом еще 12 лет — старшим мастером на шинном заводе. Женился Макс, у него с супругой Музой родились сын и дочь. В послевоенные годы Макс Привлер возглавлял молодежную секцию в Советском комитете ветеранов войны. По его инициативе и при его непосредственном участии в Курске, Днепропетровске, Броварах были созданы музеи юных защитников Родины.

В 1990 году Макс Давидович Привлер с семьей уехал в Израиль, где поселился в городке Бат-Ям пригороде Тель-Авива. В Израиле он продолжил свою деятельность по мобилизации молодежи на борьбу с неонацизмом. В Израиле идея о возвращении имен юных солдат обрела для него уже более широкое, международное значение. Он создал Всемирную ассоциацию юных борцов антигитлеровской коалиции. Его инициативы активно поддерживали премьер-министр Ицхак Рабин и другие государственные деятели Израиля. Здесь вышла автобиографическая повесть «Расстрелянный трижды» и также «Израильский символический батальон», он издал пару сборников «Еврейские дети в борьбе с нацизмом». Макс Давидович Привлер стал инициатором создания творческого объединения «Мазаль», членом Всемирной Ассоциации юных борцов с нацизмом. Ныне Макс Привлер с женой живет в США, в Бруклине, у сына. Дочь умерла после автокатастрофы. Убеленный сединами ветеран по-прежнему остается верным своему девизу: «Мир без войны. Матери без слез. Дети без оружия».

 

withoutwar3

 

 

Рейтинг
Tounb.ru
Добавить комментарий