У войны недетское лицо

Э.Д. Гетманский

У войны недетское лицо

Гальперин Борис Михайлович (1927-?) — партизан отряда №10 партизанской бригады «Чекист». Родился 12 декабря 1927 года в деревне Рыжковичи Шкловского района Могилевской области Белорусской ССР. До 1940 года Борис учился в Шкловской школе № 2. В 1940 году он приехал к тете в Ленинград. К началу войны он окончил 6 классов 19-й школы Василеостровского района и 6 июня 1941 года уехал в село Рыжковичи к родителям на отдых. Тут и застала его война. 10 июля 1941 года в Шкловский район вошли немецкие войска. Б.М.Гальперин вспоминал по прошествии лет: «С первых дней войны я увидел беженцев, спешивших на восток, увидел наши войска, отходившие за Днепр, бомбежки мирного населения. Мы проводили отца в армию и уехали сопровождать колхозный скот. Но немцы нагнали нас и заставили вернуться в свое село. Повсюду были разбросанные с самолета листовки: «Красная Армия разбита, власть жидовско-большевистских комиссаров в России кончилась»; «Бей жида-политрука, просит морда кирпича»; «Самый большой враг народа — жид»; «Жидам капут, цыганам тоже». Через неделю фашисты выгнали евреев из своих домов и приказали с небольшим, но ценным имуществом отправиться в гетто, которое располагалось на берегу Днепра в деревне Рыжковичи. Мужчин от 15 до 65 лет собрали и повели якобы на работу. Поставили в тот строй и 13-летнего паренька Бориса Гальперина.

Он вспоминал: «По пути немцы, к счастью, отвлекались (грабили дома), и я, улучив момент, выскочил из строя. Колхозный телятник отделил меня от колонны, и я поспешил к Днепру. Уже спускаясь с берега к воде, услышал стрельбу… Мгновение, и я плыл к левому берегу. Вышел из воды, спрыгнул в окоп. Немцы вновь открыли стрельбу. Мне было страшно даже пошевелиться. Вечером я переплыл реку в обратном направлении и пошел искать своих родных. В Рыжковичах каратели опять охотились за мужчинами и опять говорили, что берут на работу, утром стало известно, что всех расстреляли на колхозном лугу. А я всякий раз с появлением карателей убегал к Днепру. Замерзший, голодный слонялся там до глубокой ночи. Возвращался в гетто не раньше полуночи. Несколько раз меня прятали родные — запихивали в мешок, на который затем садились дедушка с бабушкой, — хитрость срабатывала. Издевательства, грабежи, изощренное насилие… Нет слов, чтобы описать все то, что творили с евреями в гетто». В октябре 1941 года фашисты ликвидировали гетто. Всех евреев расстреляли у деревни Путники. Там были погребены не только убитые, но и живые, раненые. После расстрела ещё долго земля двигалась, дышала и сочилась кровью. После побега из гетто Борис Гальперин, мама и бабушка находились в деревне Понизовье у А.П.Вишнякова, который вместе с племянником Аркадием Вишняковым сумели Борису достать в волости у бургомистра Денисевича документ-удостоверение на имя Бориса Михайловича Петрова, что он якобы из детдома.

После этого Вишняковы переправили Бориса в деревню Полыковичи, она находилась в 25 км от города Шклов. В деревне Полыковичи Борис скрывался до 14 июля 1942 года. В тот день Бориса, маму и бабушку приняли в партизанский отряд № 10 бригады «Чекист». О своём первом бое в партизанском отряде Борис вспоминал: «Когда партизанский отряд готовился к нападению на фашистский гарнизон в Головчине, мне удалось задержать в деревне Поповка немецкого связного. Он нес донесение о вооружении и количественном составе партизан. Через три дня гарнизон был разгромлен. Но у церкви занял удобную позицию вражеский пулеметчик. Этот пулеметчик не позволял нам успешно завершить операцию. Командир отряда Денисов приказал мне взять три лимонки, пистолет и под видом мальчишки, якобы убегающего от партизан, проникнуть в тыл пулеметчика и гранатой снять его. Задание было выполнено. В школе, где находился полицейский участок, мы взяли много боеприпасов, обмундирования, два ручных и один станковый пулемет. У семей полицейских были изъяты мешки с зерном, скот и лошади. Это был первый в моей жизни бой. Он завершился без потерь, только пять партизан получили ранения». После ряда успешных действий по уничтожению вражеских военных гарнизонов, немецкое командование бросило против партизан большие силы власовцев, полиции и солдат. В этой хорошо спланированной акции немцы и их пособники достигли определенной цели. Партизаны не могли ввязываться в большие бои с хорошо вооруженными фашистами. Партизанские отряды в то время были малочисленными, к тому же не имели единого командования, которое координировало бы действия разрозненных групп. Много женщин и детей, которые сумели убежать из гетто, а также семьи партизан сковывали боевые действия. В этой обстановке погибла бабушка Бориса, она ехали с обозом, который попал в засаду и был полностью уничтожен.

Из воспоминаний Бориса Гальперина: «В сентябре командование приняло решение об отправке за линию фронта женщин и детей. Было организовано несколько групп. Моя мать не хотела уходить без меня, поэтому я был включен в группу сопровождающим. Старшим назначили партизана Галкина. В числе сопровождающих было еще пятеро партизан зрелого возраста. Через три дня, проснувшись утром, мы обнаружили, что Галкин и его бравая пятерка нас бросили. Я единственный имел оружие и стал «командиром». На мои еще не окрепшие плечи легла большая забота вести этот отряд, состоящий из четырех женщин и мальчишки. Мне приходилось обеспечивать их пищей и охранять. Мой «отряд» смотрел на меня, как на спасителя. Женщины думали, что я знаю, куда надо идти, и были уверены, что мы идем в правильном направлении. На самом деле мы шли на ощупь, мимо вражеских гарнизонов, преодолевая небольшие речки на лодках, которые находили на берегу. Несколько раз по ночам забредали не туда, и добрые люди советовали быстро уходить, подсказывали направление. Однажды в районе деревни Падыр мы встретились с отрядом Гурского. Надеялись, что спасены, но Гурский, выяснив, кто мы, объявил: «Мне такой клад не нужен». В довершение всего я был обезоружен. Мы оказались вновь брошенными на произвол судьбы. Через день мы встретились с группой партизан, которую возглавлял ленинградец Миша Нудельман из отряда Сергеева. Он тоже нас не взял. Только в ноябре мы попали в партизанскую зону, где соединением командовал С.Г.Солдатенко-Сергиенко. Нас приютила семья партизана Николая Поддубского (его жена Матрена и сын Коля) в деревне Галынка Березинского района. Он был партизаном отряда № 345 из бригады С.А.Яроцкого.

В семье Поддубского мы с матерью пробыли недели две… Хотя нас в отряд не брали, Н.Поддубский посоветовал нам уйти в лес, ближе к партизанским отрядам. Опять мы оказались все вместе. Наша жизнь снова была на волоске. Единственное, что как-то поддерживало, — это сознание, что находимся в партизанской зоне. И, правда, через несколько дней нас «разобрали» по отрядам… Началась партизанская жизнь — с боями, с радостью побед и горем потерь». Юный Борис принял активное участие в партизанском движении. С его участием пущено под откос 6 эшелонов противника, подорвано 2 бронемашины и одна танкетка, подбито 5 паровозов из ПТР. В открытых боях Борис лично уничтожил 28 гитлеровцев. В 1943 году в составе отряда № 345 Борис Гальперин совершил рейд в тыл врага и в том же году был принят подпольным райкомом в ряды ВЛКСМ. Был ранен и контужен во время диверсии на железной дороге. После соединения с частями Красной Армии окончил полковое училище и служил в ВМФ до 1949 года. Награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, медалью «Партизан Отечественной войны» I степени. В 1954 году окончил Ленинградский электротехникум, затем Ленинградский инженерно-строительный институт (ЛИСИ) по специальности инженер-строитель. Награждён юбилейными медалями «За достигнутые успехи в развитии народного хозяйства СССР», а также золотой, серебряной и бронзовыми медалями ВДНХ СССР. Борис Гальперин был прав, когда писал в своих воспоминаниях: «В моей судьбе и в судьбах людей моей национальности было нечто такое, что не только описать — понять невозможно».

nedet1

Каплинский Савелий (род. 1929) — узник Минского гетто, подпольщик, партизан. Сева родился 18 сентября 1929 года в Минске в семье кузнеца. Родители мечтали, чтобы сын стал врачом. Но война все планы изменила. Спокойная жизнь семьи Каплинских, как и всех советских людей, была прервана 22 июня 1941 года нападением Германии. Наступление немцев было столь стремительным, что уже через шесть дней они заняли задыхающийся в огне Минск. Из города, в котором проживали около ста тысяч евреев, могли эвакуироваться не многие. 19 июля немцы вывесили указ о создании в городе гетто. Севе Каплинскому и его семье пришлось испытать все ужасы геноцида. Гетто было изолировано от остальной части города. Каторжный труд, голод, холод, бесчинства превратили жизнь узников в настоящий ад. Главная цель гитлеровцев состояла в физическом уничтожении евреев. Севе Каплинскому довелось пережить массовые погромы, организованные нацистами и их пособниками. Во время погрома 7 ноября 1941 года был убит его отец, а 2 марта 1942 года в Пурим — дедушка, мама и сестра. Пурим (ивр. ‏פּוּרִים‏‎ — «жребий») — еврейский праздник, в память спасения евреев, проживавших на территории Персидской империи от истребления их Аманом-амаликитянином. В тот трагический день Сева с младшим братом успели укрыться в малиннике. Сева решил мстить немцами за гибель родных. В ту пору ему еще не было и 13 лет, когда он стал подпольщиком, членом молодежной группы, возглавляемой Нонкой Маркевичем. Сева распространял листовки со сводками Совинформбюро, помогал выводить людей в лес к партизанам. Юденрат [(нем. Judenräte — «еврейский совет») — в годы Второй мировой войны административный орган еврейского самоуправления, который в принудительном порядке учреждался в каждом гетто для обеспечения исполнения нацистских приказов, касавшихся евреев] определил Севу на работу в немецких казармах. Он трудился с утра до вечера, а с наступлением холодов колол дрова и отапливал помещения.

Молодой подпольщик, рискуя жизнью, похищал патроны и даже гранаты. Этот опасный груз он прятал в бидоне с двойным дном. В начале лета 1943 года немцам удалось напасть на след подпольной группы. Они арестовали и казнили ее лидера — Нонку Маркевича. Оставаться в гетто было опасно. По приказу командира партизанского отряда Шолома Зорина подпольщик Ш.Грингауз вывел группу, в том числе Севу Каплинского, к партизанам. Один из руководителей Сопротивления Гирш Смоляр в книге «Мстители гетто» отметил, что Сева Каплинский вместе с группой принесли с собой боеприпасы. В одночасье Савелий повзрослел. Летом 1943 года молодой подпольщик Минского гетто Сева Каплинский стал бойцом партизанского отряда № 106, пройдя славный путь мужества и героизма. Он был бойцом взвода, которому поручили охрану партизанского лагеря. В этом семейном отряде, наряду с боевым составом находились порядка 500 женщин, детей и стариков. Савелий проявил себя отважным и находчивым бойцом. Особенно памятным оказался для него день, когда он обнаружил приближающуюся к отряду группу немцев, пытавшихся вырваться из «Минского котла». Подвиги юноши Каплинского были отмечены наградами. После освобождения столицы Белоруссии в городе состоялся партизанский парад. Идя по разрушенным улицам города, Савелий решил, что отныне его главной целью станет восстановление Минска. Савелий после окончания школы поступил на строительное отделение политехникума. Учился усердно, получил красный диплом. Работая мастером на стройке, Савелий продолжал учиться заочно на строительном факультете Ленинградского технологического института. В 1955 году получил диплом инженера-строителя. Вскоре стал прорабом, начальником участка. В 1957 году был назначен главным инженером строительного управления треста №4. В перечень объектов Минска, в строительстве которых принимал участие Савелий Каплинский, входит Главпочтамт, Выставка достижений народного хозяйства и многие другие здания. Трудовой стаж Савелия Каплинского — 43 года.

У Каплинского замечательная семья. Его жена, его неизменная спутница, добрая и отзывчивая Зоя — тоже инженер-строитель. У них двое детей, трое внуков и два правнука. Приехав в США, Савелий активно участвует в жизни местной общины. Он был в числе основателей и руководителей организации узников гетто и других ассоциаций, с 2012 года был избран президентом Белорусского землячества. Савелий Каплинский выполняет большую работу по сохранению исторической памяти сгоревших в огне Холокоста [(от англ. holocaust, из др.-греч. ὁλοκαύστος — «всесожжение») — преследование и уничтожение еврейского народа фашистской Германией во время Второй мировой войны]. Он постоянно выступает перед молодежью, рассказывает о мужестве подпольщиков, о героизме партизан в борьбе с гитлеровскими извергами. Свои воспоминания он описал в книге «Судьбой написанные строки», изданной в 2001 году в соавторстве с бывшей узницей Геней Завольнер. Савелий был одним из инициаторов установление Памятного камня жертвам Минского гетто в парке Холокоста в Бруклине. Это символический прообраз Минской «Ямы». Его открыли 9 октября 2006 года… В парке Холокоста можно увековечить имена своих близких, погибших в гетто и концлагерях. Так, на камне номер 88 высечены имена родителей и младшего брата Каплинского, погибших в Минском гетто. Огромное значение придает Каплинский формированию чувства национальной гордости, преданности и защите интересов Израиля. Он трижды побывал там с друзьями. Савелия также называют послом еврейской диаспоры США в Беларуси. Он ежегодно посещает бывшую родину, принимая участие в мемориальных мероприятиях, посвященных Катастрофе белорусского еврейства.

nedet2

Кривошеин Борис (Иосиф) Исаакович (1927-1944) — партизан 29 отряда в бригаде Сергея Жунина. Родился он в деревне Ухвала Крупского района Минской области. Его родителей в числе других еврейских семей каратели расстреляли. Мальчик убежал, когда обреченных вели в лес на расстрел, скитался по лесам, болотам, деревням, пока не попал к партизанам в мае 1942 года. Они ему даже имя изменили: Иоська стал Борькой. Иоське-Борьке шел пятнадцатый год, но был он очень маленького роста. Боря был ординарцем у командира Александра Торновского. Позже Кривошеин стал разведчиком. Однажды его схватили немцы, а он нес в мешке тол. Заподозрить в нем еврея они не могли: «Борька» был белобрыс. Но офицер приказал показать содержимое мешка. «Борька» показал кусок хлеба, щавель и заплакал, что мамка больна тифом, ждет его. Услышав слово «тиф», гитлеровцы сразу отошли, а офицер дал ему пинка под зад. Партизаны ценили юношу за находчивость и смелость. Но вскоре юный партизан погиб. Оказавшись в кольце врагов, которые хотели взять юного партизана живым, Иосиф Кривошеин подпустил их как можно ближе и взорвал гранату. Точно за такой же подвиг пионер Марат Казей посмертно удостоен звания Героя, но Иосиф Кривошеин был евреем.

nedet3

Эпштейн Афанасий (Хоня) Борисович (род. 1928) — партизан бригады «Чекист». Родился в местечке Шепелевичи Круглянского района Могилёвской области. Он единственный оставшийся в живых узник Круглянского гетто. Об этом Эпштейн писал по прошествии многих лет в своих воспоминаниях: «Утро 15 июня 1942 года оказалось последним в жизни нашего гетто (Круглянского гетто, куда фашисты в декабре 1941 года согнали всех евреев, оставшихся в живых в окружающих местечках, в том числе и из Шепелевич — Э.Г.) Только-только рассвело, часа в 4 утра … в доме зашелестела тревога, уже никто не спал. Мы прильнули к окнам, за изгородью чуть ли не через каждый метр стояли эсэсовцы. Даже с пулеметами. — Хоня, забеспокоилась мама, — опять, наверно, будут забирать ребят, которые постарше! Лезь в погреб, а оттуда под пол. Мы прожили в этом доме два с половиной месяца, но я, ни разу не лазил под пол, даже из любопытства, хотя в своем доме в Шепелевичах я знал в подполе каждый уголок. Загрохотали сапоги вверху, голоса были едва слышны — кажется, всех выводили во двор. Вдруг в глаза мне ударил свет электрического фонаря. — А ну, вылазь! — рявкнул чей-то голос. — Ишь, жиденок паршивый, куда забрался! От меня не уйдешь! Вылазь, говорю! Я знал, что меня ждет наверху — расстрел на месте за то, что прятался, и пополз я в глубь подполья. Вслед мне грохнул выстрел, запахло пороховой гарью. Я спрятался за опорный кирпичный столбик, стрелок уже не мог меня видеть и стрелял наугад.

А я все полз и полз, натыкаясь в темноте на крысиные норы, а спину раздирали торчавшие из пола огромные гвозди. Наконец выдохся, остановился перевести дух. Рядом оказался «продух» — маленькое отверстие в фундаменте для циркуляции воздуха. Со двора доносилась злая ругань, удары, плач, крики, я понял, что это конец, немцы ликвидируют наше гетто, как ликвидировали уже все другие гетто, всех погонят на расстрел. И маму, и всех-всех, кто у меня еще остался на свете. Их сейчас уведут и убьют всех? Всех. Я остаюсь один. Вылезть и догнать их? Вместе так вместе! Но мама приказала спрятаться, мама знала, что будет, и хотела, чтоб хоть один уцелел, раз уж невозможно спасти всех. Звуки все удалялись, слабели, наконец, стало совсем тихо. Свет в продухе постепенно мерк, настала ночь, а я все лежал. Под полом было холодно, даже зимний лед не растаял, несмотря на середину июня, очень уж суровой была прошедшая зима. Ни повернуться, ни сесть, и я не знал, от чего мне сейчас хуже всего — оттого, что очень хочется пить, от холода, оттого ли, что вот-вот лопнет мочевой пузырь, или просто от леденящего страха и отчаяния. Наконец я не выдержал, поверил тишине и стал потихоньку выбираться обратно. В темноте с трудом нашел погреб, но только высунул голову: — Хальт! Я мигом сиганул обратно под пол. Грохнул выстрел, где-то рядом чиркнула о кирпич пуля, еще выстрел и еще, я полз, а вслед мне гремели выстрелы и веселая ругань.

Пули цокали далеко в стороне, и я понял, что стреляют наугад. Наверно, к тому часовому, что обнаружил меня, присоединилось несколько его приятелей — их веселила эта ночная охота на еврея под полом, охотничий азарт возбуждал их, я слышал — или мне это казалось, что слышал — их смех между выстрелами… Наверно, я заснул. А может и просто так отключился, потерял сознание. Очнулся от какого-то скрежета. В продушину пробивался свет — значит, уже то ли утро, то ли день. Чуть высунул голову из своего убежища, прислушался, понял: они отдирают доски пола, снимают пол. Охота продолжается. Все ближе, ближе… И стреляют. Наугад, по открывшимся местам… Я снова нырнул в ямку меж двух балок, съежился в комок и замер. Не знаю, долго ли это продолжалось, мне казалось, я вижу, как они ломом или топорами отжимают толстенные двухдюймовые доски, и ржавые гвозди корежатся, не хотят вылезать, страшно скрипят, словно кричат: остановитесь, мне больно, остановитесь!» Несколько дней без пищи и воды провел Хоня в подполе дома. Попытки выбраться закончились неудачей. «…То ли потому, что я был очень истощен и ослаблен, то ли это сказывалось страшное нервное перенапряжение загнанного в угол зверька, до которого вот-вот доберутся охотники, а скорее все вместе взятое, но я почти все время спал. И пробуждался лишь, когда скрежет отдираемых досок пола слышался совсем уж близко, хлопали выстрелы, то одиночные, то очередями. Я понимал: стреляют неприцельно, наугад, хотя две или три пули шлепнулись в балку, за которой лежал я. Счет времени я потерял и не мог с уверенностью сказать, сколько раз сменялись в продухе свет и тьма. Есть уже мне не хотелось, а жажда стала невыносимой, и я решил — будь что будет, а надо выбраться и напиться.

Подполз к продушине, темно, ровный шорох снаружи и сладкий, ни с чем не сравнимый запах дождя. Забыв обо всех страхах, пополз к выходу. Пола надо мной уже не было нигде, весь сорван. Возле самого выхода откуда-то сверху тенькала тоненькая струйка, я прижался лбом к кирпичной стенке погреба и долго, бесконечно долго втягивал в себя спасительную воду с песочком и глиной, воду, слаще которой я ничего не пил ни до того, ни много лет спустя. Вверху глухо шумел дождь. Я выглянул: на крыльце соседнего дома под навесом курил дежурный полицай. Огонек его цигарки то освещал его лицо, то опускался вниз. Он стоял ко мне боком и смотрел совсем в другую сторону. Видеть меня он не мог. Я выскользнул под ливень и, пригнувшись, в три прыжка достиг спасительного оврага. Но, может, это мне казалось, что в три прыжка, может, я просто полз, но мне казалось, что я лечу, что у меня за спиной крылья. Никто меня не заметил, не окликнул, не выстрелил вдогонку. Ливень хлестал, как, наверно, во дни всемирного потопа. На дне оврага уже шумел новый поток, я брел меж кустов по щиколотку в воде, проваливаясь в рытвины, падая, обдирая лицо и бока о сучья, всякие невидимые колючки, а в голове билась торжествующая мысль: «Ушел! Ушел! Ушел!» К рассвету я уже был возле деревни Оглобля. Дождь кончился. Деревня, похоже, еще спала. Даже собак не слышно. Впрочем, я знал, что в этой деревне немцы перестреляли всех собак, я ведь здесь уже не раз бывал. И пустой сарай на краю деревни тоже знал. Из его ворот видна вся деревня, я уже был приучен к тому, что прежде чем показываться людям, нужно осмотреться, нет ли здесь «гостей» из полиции.

Только теперь, в сарае, я почувствовал, что уже несколько дней не ел и у меня кружится голова. Неподалеку был дом крестьянина Шевчика, в нем меня знали и всегда хорошо принимали. — О господи, это ты, Хоня? — ужаснулась хозяйка, когда я, мокрый, ободранный до крови, показался на пороге. — Голодный, конечно. Давно не ел? — Не помню, — борясь с подступившей тошнотой, выговорил я. — Дня четыре, наверно. — Садись, сейчас кислого молочка достану, тебе ж сейчас больше ничего и нельзя! Я мигом уплел миску простокваши, сразу опьянел от еды. Хозяева заставили меня раздеться, загнали на теплую печку, задернули занавеску. Я угрелся и уснул. Проснулся от звука незнакомого мужского голоса. — В Круглом последних евреев расстреляли, все гетто! — гудел чей-то голос. — А один все-таки ухитрился, сбежал! Шаройко со своей шайкой все местечко шмонают, вверх дном переворачивают, ищут! К вечеру могут и сюда нагрянуть, холера им в пуп! Я чуть-чуть раздвинул занавеску и узнал говорившего, это был прежний председатель сельсовета Василь Макаров. Отец, помню, рассказывал о нем, что его в тридцать седьмом году посадили, а незадолго до войны выпустили, и он работал лесником. Он, видимо, догадывался, что я у Шевчиков, но виду не подал, а просто предупредил о возможной облаве. Когда он ушел, Шевчик спросил меня: — Хоня, не спишь? Слышал? — Слышал. Мне надо уходить. — Слазь, подумаем, как лучше. Долго раздумывать не приходилось: до Круглого отсюда всего 4 километра, полиция может нагрянуть в любую минуту.

Шевчики подобрали мне кое-какую одежду — нашли вполне годные ботинки, штаны, дали телогрейку, шапку. Накормили, дали и с собой хлеба и сала. Мы осторожно вышли во двор, огородами прошли к лесу. И я пошел… Вскоре увидел косаря. Это был уже немолодой мужик. Один — уже не так страшно, от одного всегда удрать можно, если что не так. Дождался, когда он остановился перевести дух покурить, и подошел. Мне не пришлось ему объяснять, кто я и откуда, отчего брожу по лесам: нетрудно было догадаться по моему виду — обтянутый кожей скелет, настороженные глаза, летом рваная телогрейка на плечах, мокрые от утренней росы штаны. — Иди, хлопец, вон по той дороге. Там возле леса будут деревни Слобода, Рацево. Точно не скажу, не знаю, но партизаны где-то в той стороне. Там поближе у людей спросишь, подскажут. И точно. Сначала встреченная в лесу женщина, затем одноногий старик в деревне. Старик особенно запомнился мне ясной какой-то, прямо-таки прозрачной мудростью. — Эти, — сказал он о немцах, — пришли, чтоб уничтожить нас всех. Начали с евреев, а закончат нами. Иди, сынок, вон к тому лесу, партизаны появляются обычно оттуда, я приметил. Удачи тебе, сынок! И в тот день удача сопутствовала мне. Сразу же на опушке того леса я наткнулся на партизанский пост, меня остановили, допросили и отвели в штаб. Командир бригады и начальник особого отдела (партизанская контрразведка) еще раз выслушали мою историю и определили в отряд… Только много позже я сумел по-настоящему оценить мужество и благородство командира бригады Герасима Кирпича, ведь уже существовал идиотский приказ из Москвы не принимать в партизанские отряды евреев. И подписан был этот приказ человеком, который считался партизаном № 1 во всем СССР, хотя он не то, что дня — одного часа сам лично не воевал.

Я знаю случаи, когда партизанские командиры расстреливали приходящих к ним евреев. Просто так, на всякий случай, поскольку принимать приказ запрещал, а отпускать — так ведь они непременно попадутся немцам и под пыткой могут выдать месторасположение партизанской базы. Это логика идиотов, логика преступников- коммунистов, стоящих на достаточно высоких ступенях иерархии власти. К счастью, большинство партизанских командиров этот бесчеловечный приказ попросту игнорировали, потому что видели его глупость и прямой вред партизанскому делу — евреи в отрядах были далеко не бесполезны. Среди них было много специалистов, которые так нужны лесному воинству — сапожники, портные, кузнецы, скорняки, шорники, врачи и, наконец, просто образованные люди. Как обходиться без них бойцам, которые вынуждены сами себя обувать и обшивать, лечить своих больных и раненых? Ведь никто не поможет, все должны делать сами. Да и в ратном деле евреи были далеко не последними людьми в отрядах. Почти все прошли через ужасы гетто, почти у каждого был огромный личный счет к фашистам. И знаешь, есть шутливая, но очень точная пословица: «Нету воина страшней, чем испуганный еврей». И полевые командиры — не те, что командуют из Москвы, а те, что живут вместе с рядовыми в шалашах и землянках, в той же сырости и постоянной опасности — понимали, кто им нужен, принимали к себе евреев, не боялись лучших из них назначать командирами диверсионно-подрывных групп, командирами рот и начальниками штабов.

И я не знаю случая, чтобы кто-нибудь из партизанских командиров пожалел об этом». На долю 12-летнего еврейского мальчишки Хони выпали  ужасы двух гетто, из которых он чудом вышел живым, потеряв всех своих родных,  партизанская «рельсовая война», когда он не только ходил в разведку, но и в группе подрывников пускал под откос эшелоны, спал на снегу, потом в армейских рядах, чуть повзрослевший, дошел до Варшавы, где был в третий раз ранен — правда, ему тогда уже было 15. После войны Афанасий Борисович Эпштейн стал учителем, работал директором в Могилёвской школе. В начале 1990-х годов он эмигрировал в США, жил в бруклинском районе Бенсонхерст Нью-Йорка. В своих воспоминаниях Афанасий (Хоня) Борисович Эпштейн пишет: «Разве евреи были партизанами?» — такие насмешливые вопросы можно услышать и сегодня. Я отвечу, потому что работал в архивах: только в рядах белорусских партизан сражалось тридцать тысяч евреев, бежавших из гетто. Треть из них погибла. Многие  проявили себя талантливыми руководителями партизанской и подпольной борьбы. Руководителем Минского подполья был Герой Советского Союза Исай Казинец, секретарем подпольного райкома в Минском гетто был Михаил Гебелев, Рогачевским партизанским соединением командовал Самуил Свердлов, Ельским — Зуся Черноглаз, Пинский подпольный обком комсомола возглавлял Шая Беркович, командиром Белыничской военно-оперативной группы был Давид Федотов, а начальником Быховской — Илья Рутман… Давид Кеймах был командиром спецотряда, который ликвидировал палача Белоруссии гауляйтера Вильгельма фон Кубэ.

nedet04

Эскин Емельян Наумович (1926-?) — партизан, подрывник разведывательной группы НКУС БССР «Орлы». Родился в посёлке Краснополье Могилёвской области. Сбежал из Краснопольского гетто и был партизаном с июня 1942 года по июль 1943 года в отряде Н.В.Зебницкого. Позже стал подрывником разведывательной группы Народного комиссариата внутренних дел БССР (НКУС БССР) «Орлы». В эту группу входило 10 молодых ребят, уже побывавших в тылу врага. Эта группа должна была десантироваться на территории Брестской области в районе Ганцевичи — Лунинец — Пинск. Там группа должна была заняться разведкой, диверсиями на коммуникациях гитлеровских войск и совместно с местными партизанами громить гарнизоны врага. Транспортный самолёт «Дуглас» пересёк линию фронта и вышел в точку десантирования, спецгруппа успешно десантировалась. Был декабрь 1943 года. Для выполнения задания авиационная спецгруппа вылетела в западном направлении в бригаду имени Куйбышева, а там местом ее дислокации стал хутор Грабник, недалеко от которого расположились несколько вражеских гарнизонов, в том числе в Ганцевичах, Лигища, Мальковичах, Хатыничах и других. С позволения Центра десантники установили контакты с местными жителями и стали проводить одну диверсию за другой. В это время гитлеровцы сконцентрировали на Украине большие силы для контрнаступления, и по железной дороге Барановичи — Лунинец осуществлялась массированная перевозка фашистских войск. Нужно было парализовать движение на этих участках железной дороги… Эшелоны врага летели под откос. В составе группы самоотверженно действовал Емельян Эскин.

Уже в январе 1944 года было уничтожено и повреждено 14 танков, 10 автомашин, 60 вагонов и платформ, много другой техники и живой силы врага. Из воспоминаний заместителя командира группы Г.К.Швецова: «Партизаны и разведчики подошли к железной дороге, развернулись в боевую цепь и залегли. Вдруг послышался гул поезда, который приближался. Эскин и подрывник Устинов взобрались на насыпь. Они заложили взрывчатку и только успели отбежать, как всех осветило. Гром взрыва, грохот и скрежет металла, треск дерева — все перемешалось. Загорелся паровоз. Пламя быстро охватило другой паровоз и вагоны. Над составом взвилось красное зарево. Гитлеровцы выскакивали из вагонов, но попадали под огонь пулеметов и автоматов. В этой операции было сбито и повреждено два паровоза, 44 вагона, 36 автомашин. Взяты трофеи — два зенитных и шесть ручных пулеметов, 12 винтовок, обмундирование и продукты питания». Движение вражеских поездов было сорвано, а на некоторых участках так и не восстановилось до прихода Красной Армии. Разведывательно-диверсионная группа «Орлы» взорвала склад боеприпасов в Мальковичах, вместе с местными партизанами громила гарнизоны врага в Телеханах, Борках, Лагишине. Особенно дерзкой была операция по ликвидации гарнизона в Хатыничах. В нем было 107 немцев и полицаев. Десантники провели комсомольское собрание, на котором обсудили план. «Операция не из легких, — сказал Емельян Эскин. — Обещаю, что не подведу вас». Случилось так, что соседние партизанские отряды не смогли в тот день принять участие в операции. Расчет был на собственные силы, поддержку населения… На всякий случай Емельян Эскин написал обращение к сверстникам, которые придут на смену через 20 лет, и передал его командиру.

«Идем не на прогулку, — объяснял Емельян, — мало ли что может случиться… Родных у меня нет. Есть товарищи, комсомол, партия, Родина». В обращении говорилось: «Я, солдат и комсомолец Эскин Емельян Наумович, 1926 года рождения, уроженец поселка Краснополье Могилевской области, и мои товарищи идем сейчас в опасный и неравный бой. Многие из нас не вернутся и утро 19 апреля 1944 года не увидят. А нам только по 16-18 лет, и покидать жизнь очень и очень не хочется. Помните, мы умираем, чтобы были вы, которые родились в этом году или немного раньше или позже. И вам также будет в свое время 16-18, и вы будете пользоваться свободой и счастьем, что мы для вас отстояли. Помните нас, которые прошли все муки пекла, созданного на земле коричневой чумой. У вас теперь красивая и добрая жизнь. Вы учитесь, берегите нашу Родину. Беречь Родину нужно не только тогда, когда она вдруг окажется в огне и крови, а значительно раньше, всегда и везде, объединившись со всеми народами в борьбе за мир». На счастье, операция прошла успешно. Почти без боя десантники овладели первой казармой. Многие полицаи по своей воле перешли на сторону партизан. А во вторую казарму, где находилось командование гарнизона, направили ультиматум. Фашисты выкинули белый флаг. В результате хатыницкий гарнизон был захвачен спецгруппой в составе 10 человек. Центр радиограммой поздравил весь членский состав группы с победой и приказал доставить пленных немецких офицеров со штабными документами на Большую Землю самолетом, который специально выслали на аэродром Пинского партизанского соединения. А обращение к сверстникам решено было направить в газету «Комсомольская правда». За активное участие в партизанской борьбе Е.Н.Эскин был награжден орденом Красной Звезды и медалью «Партизану Отечественной войны». День Победы Емельян Наумович Эскин встречал под Берлином.

nedet5

Рейтинг
Tounb.ru
Добавить комментарий